Когда детку первый раз привезли ко мне на следующий день после операции, то ее попросту не пустили. У нас карантин, разве вы не знаете?”— был безжалостный ответ. Я рыдала на всю больницу. Видеть свою доченьку из окна и не иметь возможности до нее дотронуться — это муки! К счастью, дежурный доктор сжалился надо мной, видя мои безутешные рыдания, и дочку пустил. Каковы были моя радость обнять теплый маленький комочек в распашонках… и удивление от того, что дочка спала крепким богатырским сном: мы два часа ее разбудить не могли, грудь брала вяло, почти не сосала. Стало очевидно, что свидания нам нужны как воздух — малышка стремительно забывала материнскую грудь. Так каждый день мы правдами и неправдами добивались свиданий, уговаривали и «подкупали» персонал, взывали к материнскому чувству, только что на коленях не стояли. По 2 часа дочка спала у меня на груди и даже голодная сосала вяло, но все же…
За эти короткие 5 дней моего лечения мы устали неимоверно. Я осунулась. дочка похудела, бабушки тихо плакали, муж был хмур и очень много работал. И тут мой лечащий врач отпустила меня ночевать домой, а назавтра велела зайти за выпиской.
Какое счастье! Моя малышка всю ночь рядом со мной, мирно сопит и посасывает грудь. Оказывается, ей пока надо меньше, чем я расцедила в больнице, боясь совсем лишиться драгоценного молочка. Но небольшой лактостаз — ничто по сравнению с сохраненным грудным вскармливанием. Ведь с молочком дочке передается то. что ни одна смесь не передаст. — моя любовь!